Суздальскому змеевику близок круглый образок неаполитанского Национального музея. Одна его сторона изображает Знамение, а в центре другой архангел Михаил побивает палицей обнаженные фигуры. По краю вокруг сцены с архангелом Михаилом расположены семь фигур спящих отроков. Два авторитетных исследователя - М. Н. Сперанский
25 и А. С. Орлов
26 - считали неаполитанский памятник змеевиком, хотя на нем нет ни змеиного гнезда, ни hystera-формулы. Примечательно, что этот образец, отвечая внутренней логике построения змеевика, уже не вступает с христианской церковностью ни в какие противоречия.
Указанное демонстрирует, что после совмещения со змеиным гнездом христианских изображений начинается поиск извода, который мог бы с ним сочетаться. Подходит образ «Семь спящих отроков эфесских», который, как и образ Георгия Победоносца, был принят Церковью из восточной магической мифологии. Равенство открыло возможность для замены и породило изделия, казалось бы, не совместимые со змеиным гнездом. В это же время внутри змеиного гнезда иных амулетов возникает обнаженная женская фигура, и, может быть, для ее нейтрализации на изделиях со спящими отроками появляется фигура Богородицы. Тем самым последовательное интеллектуальное развитие змеевиков перевело их в пространство церковной культуры.
112
Из Византии традиция массового ношения змеевиков перешла на Русь. Это заимствование не было бессмысленным подражанием, а соотносилось с византийской системой восприятия данных медальонов. Естественное распространение змеевиков по Руси, базирующееся на книжности знати и мистико-религиозном энтузиазме народа, было прервано нашествием монголо-татар, после которого они полностью перешли в разряд амулетов бытовой магии и украшений.
Церковное влияние на народное сознание привело к тому, что в XIII в.
27 змеевики преобразовались в новые изделия: «киотные змеевики», распространившиеся по Руси к XV в.
28 «Киотные змеевики» - это изделия иконной киотчатой формы, имеющие на обороте змеиное гнездо с ликом посередине. Христианский извод занимает все киотное пространство, а змеиное гнездо располагается внутри круга, до которого окаемкой дополнена верхняя полукруглая часть киота. В свободном от возникшего круга поле, как правило, размещались дополнительные надписи или
изображения св. Федора Тирона, пронзающего змея. На поздних образцах круг со змеиным гнездом стал располагаться в центральной и даже нижней части киотного оборота.
Киотные образцы свидетельствуют об утрате змеевиками имманентногосмысла и их растворении в формальной церковной и народной фольклорной традициях. Форма, привычная для складней, была крайне дорога народномублагочестию. Она естественно подходила вертикальной христианской композиции, только изводы первого порядка, привычные для развитых змеевиков,на киотных образцах стали активно дополняться сюжетами из народных апокрифов («Никита, побивающий беса» и т. д.). Змеиное гнездо (всегда с двенадцатью змеями) стало предельно походить на орнамент и в конце концов потеряло человеческую голову в центре, превратившись в орнаментное изображение двенадцатиглавого змея
29 - неизменного персонажа фольклорных сказаний.Таким образом, распавшись на два направления (высокоинтеллектуальное и фольклорное), традиция змеевиков в обоих случаях вошла в пространствоцерковной культуры высшего и низшего порядков.
Амулет-змеевик с изображением св.Фёдора Тирона. ХIVв. Бронза. Раскопки С.Тарасова в Верхнем замке в Полоцке в 1995 г. | | В начале указывалось, что змеевики, даже в момент наибольшей близостик двоеверческому сознанию во время своей фольклоризации, никогда не были полностью тождественны ординарным магическим памятникам. При очевидной амулетной функции этих изделий, их сложная конструкция и неизменное единство ряда основных элементов изначально указывают на более высокий смысл. Даже привнесение на сторону змеиного гнезда изображения Федора Тирона на поздних, киотовидных амулетах не разрушает этого единства. Как крест теряется между рогов лунницы, так и Федор Тирон при всей своей воинственности наивно театрален перед замкнутой целостностью змеиного гнезда. По моему убеждению, змеевики во многом тождественны нательным крестам и близки к иным священным церковным подвескам (таким, |
как кресты-энколпионы и панагии). Значение их смыслового сходства дополнительно усиливается целым рядом исторических подробностей и совпадений.
113
Известно, что первые церковные привески, являясь ответом на засилье языческих и гностических амулетов, имели круглую форму
30, и образ креста на нихвпервые проявился крестовидной монограммой Христа
31. Самостоятельные изображения креста встречаются на поздних круглых медалях
32, а автономнуюформу он обрел лишь к V в.
33 Древнейшие нательные кресты Х-ХП вв., найденные на территории Древней Руси, тяготели к кругу, будучи четырехконечнымис равными концами. Это стремление еще больше усиливалось при их украшении металлическими наконечниками, соединенными проволокой
34.
Уже на бейрутском амулете П в. встречается воззвание к кресту, явно призывающее его на помощь против злого духа. На этот же результат были нацеленыохранные заклинания, размещаемые на первых крестах. Поэтому нельзя сомневаться в том, что нательные кресты с момента появления в V в. имеют признаки охранных амулетов
35. Однако эти охранные функции особые: они отличаютсяот целей бытовой магии тем, что стремятся к выполнению высших, надмирных целей, а не к получению сиюминутной материальной выгоды. Их эффективность зависит от персональных качеств человека, а не от количества в нем или в амулете, которым он обладает, безликой силы.
На Великой Вечерне Крестопоклонной недели Великого Поста крест характеризуется как «оружие непобедимое, бесов сопротивоборче», но в то же время еще и как «дверь райская, имже вознесохомся от земли к небесным». Помощь от него может ждать «кроткий», «милость» приходит через «вразумление»,«побеждают» «молящиеся» - все это подчеркивает личное участие человека, его содействие в победной помощи креста.
Принадлежность нательных крестов к этому литургическому смыслу подтверждается тем, что уже на древних нательных крестах изображения Христа заимствуются из монументальной живописи и надгробной пластики V-VII вв.
36 Древнерусские средневековые кресты-тельники также несли на себе уменьшенные монументальные изобразительные формы
37.
Если змеевики родственны крестам, они с самого начала бытования также должны выходить за рамки простого оберега, оказываясь одновременно и амулетом, и иконой, и пути их развития также должны совпадать. Доказать первую часть задачи мне поможет материал, который раньше использовался для аргументации бытового значения змеевиков: древние заклятья против сдвигов матки. Они были собраны исследователями в контексте содержания hystera-формулы. Первое заклинанье было привлечено к разбору змеевиков еще в XIX в. М. И. Соколовым, после чего его вновь использовал Спаер в конце XX в., снабдив вторым сопроводительным заклинаньем.
Итак, заклинанье на одном египетском папирусе Ш-IV вв. н. э., озаглавленное «Для подъема матки», гласит: «Заклинаю Тебя, матицу, -утвердившимся на бездне прежде бытия неба или земли, или моря, или света, или тьмы, сотворившим ангела, который (?) первый (?), Αμιχαμχου καιχουχαω χηρωει ουειαχω οδουπροσειογγηζ сидящим на херувимах, носящим престол свой, - возвратиться на место и не уклоняться ни в правую часть ребер, ни в левую часть ребер и не кусать в сердце, как собака, - но встань и оставайся в своих местах и меня не... Заклинаю тебя изначала сотворившим небо и землю и все, что на ней. Аллилуйя, аминь!»
38 Второе заклинанье на золотой пластинке также приказывает матке оставаться на своем месте: «Я заклинаю Тебя, о Матка Ипсы (Ipsa), которую родила Ипса, чтобы Ты никогда не покидала свое место: именем непобедимого, живого Господа Бога оставайся на своем месте, [которое] у Ипсы, которую Ипса родила»
39.
114
Два авторитетных исследователя в разное время, в разных странах, независимо друг от друга посчитали одинаковые заклятья причастными к изучаемым ими памятникам. Однако от себя я хотел бы дополнить эти изыскания сведением, которое изменит их характер.
Золотая пластина-амулет II в., являющаяся одним из древнейших христианских памятников, содержит заговор, в котором сказано: «Заклинаю тебя Сатану (и да очистит меня крест), чтобы ты никогда не покидал своего жилища, во имя Господа Бога живаго. Произнесено в жилище той, над которою я исполнил миропомазание».
Этот текст приводит А. С. Уваров. К нему он добавляет: «Из смысла этого заговора можно заключить, что надпись сделана лицом духовного звания, исполнявшим функцию заклинателя. Самая формула заговора могла быть заимствована из той книги, которую вручали заклинателям, как сказано в 7-м правиле IV Карфагенского собора: «Заклинатель при посвящении должен получить книжицу, в которой описаны заклинанья, а Епископ ему говорит: прими и напечатай в памяти и имей власть возлагать руки на бесноватого как крещеного, так и оглашенного»
40.
Совпадение конструкций заговоров и характеров приказаний связывает все три заклинанья. Заметим, что упоминание таинства в христианском заклятье вводит его в литургическое пространство смысла. Обращение к кресту дает возможность считать этот текст причастным к истории возникновения и распространения изделий такой формы, однако точный источник этой формулы все же неизвестен. Hystera-заклинанье змеевиков также взято из неизвестного источника. Однако можно указать, что оно совпадает в формулировке и структуре с церковными песнопениями и молитвами
41, а термин hystera (матка) и приказание «лечь и утихнуть» увязывают его с заговорами матки, которые тождественны по форме христианскому литургическому заклинанию Сатаны. Это совпадение заставляет видеть в змеевиках продукт культа, а не маргинального магизма.
Плеоназм hystera-формулы - 'черная, чернеющая' - напоминает по созвучию демонические эпитеты 'презренный' и 'лжец'
42. Первый эпитет встречается на магических амулетах, например, в обращении на амулете V в.: «беги, презренный дух (πνεῦμα μεμισημένον), Христос преследует тебя». Второй - δολομηχάνε(лжец) в IV в. был известен Григорию Назианзину, писавшему в одной поэме: «Беги из моего сердца, лжец (δολομηχάνε)...»
43 Похожее обращение присутствует на эллипсовидной подвеске VII в., хранящейся теперь в городе Монцы. На одной стороне она содержит сцену Распятия с предстоящими, а на другой - шестнадцатистрочную надпись, переданную прописными буквами, гласящую: «Беги от моего сердца, полный хитрости; беги как можно скорее; беги от моих несчастий, змий, огонь, Белиар злоделающий <...> дракон, лютый зверь <...> неистовство <...> завистливый оком и ярость перворожденного <...> гнусно, близкой негодности <... > и смерти. + Христос Царь повелевает тебе бежать во глубину моря <...> в вечное пламя, в неистовство; потом он отошел...»
44 115
Форма и протяженность последнего заклинания выдают его близость к кругу магических текстов. По-видимому, по истечении какого-то времени крест стал обрастать маргинальными магическими функциями, но если эта надпись еще сохраняет обращение к злому духу как к «полному хитрости», то есть к чему-то абстрактному и умопостигаемому, то при последующей деградации подобные угрозы, связанные с крестом, стали выдвигаться против телесных болезней. Весьма интересны заклинания гостеца - внутренней ревматической болезни, содержащиеся в рукописном угро-русском сборнике, записанном в XVIII в. В них «милостивый Г. Бог», идя райскими путями, встречает «госца и гостицу со госчаты» и спрашивает об их пути. Те отвечают, что идут «в чловечую главу, власы его крутити, главу и мозок его сушити, кости ломити» и т. д. Г. Бог говорит: «Окаянный, не можете вы дойти и доступити до моего раба Божия имрек, бо я там был со святыми ангелы и архангелы, херувимы и серафимы и с святыми апостолы и
положил есмъ на нем печать свою, пресвятый честный крест [курсив мой. - И. П.], и де можете вы дойти и доступити до моего раба Божия имрек, до его главы, до его мозгу, до его власов, до его костий <...> и до всего тела его». Гостец, гостица и госчата ссылаются в тартар к черному человеку: «кровь его пийти, власы и главу его крутете и мозок его сушите, комти и жилы его ломлете и вшитко тело его псуйте»
45. В данном примере примечательна магическая роль креста в качестве печати и изгнание болезни в тартар, совпадающее с повелением на монцевской подвеске.
Амулетные функции креста как части магического ритуала передаются в указании XVIII в., как должно производить заклинание: «Аще ли случится священник, или диакон, или просто человек, кто грамоте умеет, и возмет воды чисты и ненапитой, и в ту воду положить крест, и над болящим головою творить сию молитву <-..> и говори: „крест Христианом слава, Крест царям держава, крест идолом и трясавицам прогонитель, болящим дает здравие". И давай болящему со креста Господня пить по тори зори, исцелить его главу. Пнати (?) крест и положити к уху сию молитву трижды и давать с креста пить трижды и главу обливать»
46. Упоминание священнослужителей в приведенном указании может являться остаточной памятью о былых литургических функциях подобных заговоров, но несомненно, что в данном случае крест играет роль простого магического амулета.
Эти источники иллюстрируют путь, пройденный крестом от особого литургического амулета до оберега бытовой магии, такой же путь прошли змеевики. С крестами литургического уровня их сближает не только молитвенная форма hystera-заклинанья, но и пространственность изображений как христианских изводов, так и змеиного гнезда. Иконные изображения на змеевиках повторяют типы, встречающиеся на иконах, в том числе и нательных
47. Змеиное гнездо отличают строгая симметрия и сложность композиции, гармония округлых плавных линий, своего рода живописность рисунка и в то же время объемная, скульптурная трактовка образа
48. Конечно, нет примеров изображения композиции со змеями в настенных росписях, однако еще А. В. Рындина допускала правомерность сопоставления данной композиции с монументальными рельефами, так как в ней сохраняется скульптурная монументальность образа, которая даже при сильном увеличении не потеряет своей художественной выразительности
49.