Ну, оно не то, что бы курьез, а скорее - очевидное невероятное.
Поехала я, значицца, в ночи на кладбище, что б к рассвету приехать.
Кладбище то сказочное, в соснах и березах, среди полей на краю леса. На этом кладбище месяца два назад я делала целый блок обрядов, было мне там очень хорошо и принимали тоже хорошо. Деревни окрестные там давно умерли, дома где порассыпались, где еще стоят, церковь еще после революции закрыли, а на старый погост наступает лес.
Тогда приезжала я с обрядами и за помощью, ныне поехала с бедой. Но чисто поплакаться, ибо какая тут помощь быть может?.. Смерть дело такое...
Разложила на земле помин, блины там, яйца вареные, котлеток чутка, хлебушко белого порушила, киселю. И села ждать. Машина рядом стоит, просто больше некуда мой трактор пристроить.
И вышел ко мне из-за кустов лисовин. Здоровенный такой, ярко-рыжий, ушки торчком, морда лукавая седая, лапки черные бархатные. А глаза молодые и внимательные. Не звериные глаза. Он всегда приходил, что когда раньше договариваться и за надом ездила, что сейчас вот, пришел. И машина его никогда не смущала.
Сел напротив.
Сказала, что ничего мне ныне не надобно, не справились мы, не спасли, теперь вот тошно так, что сил нет. Говорю, а сама реву аж дыхание перехватывает, заходится. Рассказала, что приключилось, он головой покрутил, как покивал и пошел есть. Аккуратненько так, ну прям с ножом и вилкой. И блинов отведал и яичками вареными закусил и хлебом не побрезговал, ну и в чашу киселю морду сунул.
Поел, хвостом махнул да и пошел на меня. Я за слезами и не вижу ничего почти, а он прошел мимо, боком протерся по плечу, хвостом обмахнул по зареванным щекам и пошел себе восвояси.
Он ушел, а меня пробрало наконец. Солнце встает, золотое и холодное, вершины сосен золотятся светом, от края до края передо мной поля и перелески, зеленя от края до края, за спиной лес темной стеной стоит, в вершинах сосен золото играет, а надо мной - глубина перевернутых небес, синее-синее с мазками золота облаков небо.
И отпустило чуток, будем жить.